— Возражение! — поднялся Зильберт. — Обвинение не вправе толковать закон.
— Принято, — согласился Новак.
Уолтерс картинно подчинился, всем своим видом давая понять: мол, мы-то с вами знаем, что он виновен, но обязаны соблюдать процедуру.
Он продолжил:
— Поскольку мои коллеги, представляющие защиту, заговорили о приобщенных к делу уликах и показаниях, я бы хотел обратить общее внимание на показания, которые будет давать большому жюри Гектор Кампос, некоторое время назад пытавшийся убить своего брата, — позднее было признано, что он в тот момент находился в невменяемом состоянии. Брат покойного признает, что просил доктора Лазаруса совершить «убийство из сострадания» — я опять употребляю этот термин с большим скептицизмом. Таким образом, у нас имеется еще одно доказательство, что подсудимый действовал с умыслом.
Он выдержал небольшую паузу.
— А теперь обвинение хотело бы пригласить в качестве свидетеля доктора Кортни Холмса.
Несколько находящихся в зале врачей, в том числе один из защитников подсудимого, с волнением наблюдали, как к кафедре для дачи показаний проходит их бывший декан, приносит присягу и готовится отвечать на вопросы.
Холмс перечислил свои многочисленные заслуги. Он тридцать пять лет числился профессором Гарвардской школы медицины и двенадцать лет был ее деканом. А в настоящее время, будучи заслуженным профессором в отставке, он работал в составе нескольких общенациональных комитетов и консультативных советов конгресса.
Уолтерс мотивировал вызов его в качестве свидетеля тем, что у Холмса имелось несколько публикаций по проблемам врачебной этики. Однако защита понятия не имела, в каком свете бывший декан представит нынешнее дело.
— Декан Холмс, вы знакомы с подзащитным?
— Я помню его как блистательного студента. Если мне не изменяет память, он был лучшим выпускником тысяча девятьсот шестьдесят второго года.
— Верно ли, — поинтересовался Уолтерс, — что в феврале тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, а затем в начале тысяча девятьсот шестидесятого на возглавляемом вами факультете произошла серия необъяснимых убийств?
Беннет вскочил на ноги.
— Возражение, ваша честь! Из формулировки вопроса следует, что речь идет об убийстве людей, тогда как на самом деле…
Уолтерс не дал ему договорить. Он с сарказмом повернулся к самому Беннету:
— Ах, так вы тоже знаете об этих убийствах, адвокат?
Судья Новак постучал молотком.
— Джентльмены, мы с вами не на научных дебатах! Прошу вас обоих подойти.
Юристы повиновались. Новак шепотом сказал:
— Уолтерс, что вы пытаетесь доказать?
— Ваша честь, я пытался выявить неблаговидные поступки подсудимого в прошлом, с тем чтобы показать последовательно порочную линию поведения.
— Это все недоказуемо! — возмутился Беннет. — Защита возражает.
Судья вздохнул:
— Я позволю ему продолжить, а после решу, допустимы ли такие улики. Вы можете действовать дальше, мистер Уолтерс.
Беннет покорился и вернулся на свое место, мрачно взглянув на Марка Зильберта.
Прокурор продолжил допрос свидетеля:
— Декан Холмс, вы не могли бы нам рассказать об этих случаях?
Прославленный ученый медленно произнес:
— Речь идет о загадочной смерти подопытных животных, а если конкретнее, то собак. Это произошло в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, в тысяча девятьсот шестидесятом повторилось.
— Был ли обвиняемый в числе студентов, которые проводили опыты над этими животными?
Беннет взорвался:
— Защита возражает! Какое отношение смерть собак имеет к делу доктора Лазаруса?
— Доктор Ландсманн, — успокоил судья, — я пока еще не принял никакого решения и вынесу его, когда дослушаю до конца.
— Декан Холмс, вы не могли бы пояснить, что произошло с собаками в этих двух случаях «убийства из сострадания»?
— Я бы счел такую формулировку некоторым преувеличением.
— Позвольте мне поставить вопрос иначе, сэр, — сказал Уолтерс, стараясь скрыть растущее раздражение собственным свидетелем. — Можно ли сказать, что с точки зрения жертв эти убийства были избавлением от боли?
— Пожалуй.
Уолтерс повернулся к присяжным.
— Дамы и господа, обращаю ваше внимание, что в обоих случаях, когда в стенах Гарварда загадочным образом погибли подопытные собаки, в числе студентов значился мистер Лазарус. Сколько всего животных было таким образом «избавлено от страданий», декан Холмс?
— Не припомню.
Уолтерс сверился с записями.
— Я вам помогу. В первом случае было убито девять животных, во втором — шесть. Удалось ли раскрыть эту загадку?
— Нет, сэр.
— А в последующие годы что-либо подобное случалось?
— Нет, сэр, больше не случалось.
Уолтерс Повернулся К Беннету.
— Свидетель ваш.
Беннета вдруг одолела непонятная робость. Ему уже приходилось допрашивать в суде достаточно грозных личностей, но сейчас предстояло задавать вопросы одному из самых почитаемых им педагогов. Неимоверным усилием воли он напомнил себе, что уже давно не школяр.
— Декан Холмс, вы когда-либо издавали труды по проблемам эвтаназии или читали лекции на эту тему?
— Да. Мои работы изданы в сборнике материалов Первой международной конференции по врачебной этике, а также периодически выходят в тех или иных изданиях, как правило, в сжатом виде.
— Сэр, не могли бы вы определить поточнее: высказывались ли вы в печати или публично относительно так называемого «убийства из сострадания»? Есть ли у вас четкое отношение к этой проблеме, вы за или против эвтаназии?