Он попытался разобраться в своих сложных ощущениях. В первую очередь это, конечно, была радость за Мори. Но еще сильнее было прямо-таки нездоровое удовлетворение от того, что сын смог заткнуть за пояс всегда презиравшего и подавлявшего его отца. Несмотря на свое высокое положение в Американской психиатрической ассоциации, старший Истман никогда не издавал целой книги, хотя и имел множество научных статей. И уж конечно, он и мечтать не мог о таком успехе, какой выпал на долю Мори.
Барни сгорал от нетерпения прочесть творение давнишнего приятеля, в связи с чем даже отменил запланированный ужин в компании молоденькой докторши, недавно приехавшей из Голландии.
Соорудив себе сытный сэндвич с колбасой и сыром, он устроился в своем любимом кресле и открыл книгу.
Уже сама обложка была красноречивой. Название «Законная дочь Фрейда» имело подзаголовок: «Психология Мелани Кляйн».
В книге рассказывалось о противоречивой фигуре британского врача-психоаналитика, которая скончалась несколько лет назад. Мелани Кляйн начала свою карьеру как убежденная последовательница Фрейда, а потом увлеклась проблемами психологии детей раннего возраста, которых Фрейд считал неподходящим объектом для психоанализа.
К великому разочарованию Кляйн, патриархи психологии отвергали результаты ее исследований, почему-то не желая понять, что ее работы являются продолжением того же Фрейда, только на другом этапе. Мори же не только доказывал, что Кляйн — фрейдистка чистой воды, но и подкреплял эти выводы тонкими наблюдениями.
Когда Барни закрыл книгу, на часах было без четверти два. Он так увлекся, что не заметил, что игла проигрывателя уже давно скребет по этикетке пластинки.
На следующий день его ожидал еще один сюрприз — телефонный звонок от Фрица Баумана.
— Барни, полагаю, ты знаешь, что в будущий четверг Эстерхази читает в институте лекцию. Мы с Эльзой даем в его честь небольшой прием, и он специально попросил пригласить тебя. Сможешь прийти?
— Конечно, — ответил Барни, — и с большим удовольствием.
Никогда еще Барни не видел в актовом зале института подобного столпотворения. Здесь были люди даже из Балтимора и Йеля. Мест хватило не всем: десятка два желающих стояли в дверях, держа наготове блокноты.
Фриц Бауман представил Мори как «обладателя, пожалуй, самого нестандартного аналитического ума среди представителей своего поколения».
Мори вышел на трибуну. Барни был поражен произошедшими с ним изменениями и его британским акцентом. Закомплексованный парнишка Мори Истман превратился в современного английского профессора — длинные волосы, очки в металлической оправе, модный вельветовый костюм… Он излучал уверенность в себе.
Простота и доступность его выступления пленили аудиторию. Спокойно, невозмутимо, практически не заглядывая в записи, он изложил свою теорию детского психоанализа, произведя сильное впечатление даже на самых консервативных фрейдистов.
Отвечая на бесчисленные вопросы по окончании лекции, Мори продемонстрировал широчайшие познания в области медицины.
На ужин к Фрицу Бауману были приглашены седовласые институтские светила. Исключение составляли трое гостей. Мори и Барни было под сорок, а жене Мори, Антонии, по профессии нейробиологу, — около тридцати. Она была очень хороша собой.
Степенным англичанином Мори оставался до того момента, как увидел Барни. Тут он бесцеремонно вырвался из толпы окружавших его коллег и бросился его обнять.
— Ливингстон! Как я рад тебя видеть!
Барни, обнимая его в ответ, шепнул:
— Мори, открой секрет: небось что-нибудь очень простое, типа ежедневной овсянки?
— Нет, скорее семь лет психоанализа. И хорошая женщина, — с братской нежностью ответил тот. Потом повернулся к хозяину дома: — Доктор Бауман, вы должны гордиться тем, что в вашем институте работает такой замечательный парень.
— Завтра ты обязательно должен с нами отужинать, — продолжил Мори, — иначе я смертельно обижусь.
— Ну конечно, Мори. И я тебе подарю свою книжку. Десять экземпляров — хочешь? Все равно ее никто не покупает.
— Я ее читал и считаю, что в ней много глубоких мыслей. Антонии тоже понравилось. Не забудь надписать! Скажем спасибо. Да, и, пожалуйста, приходи не один. Ты женат?
— Я женат на своей работе, — немного сконфузясь, ответил Барни.
— Вообще-то я был уверен, что ты в конце концов женишься на красавице Лоре. Как у нее дела?
— Это долгая история, Мори.
В этот момент подошла доктор Антония Эстерхази и шепнула мужу на ухо:
— Дорогой, все шумно требуют тебя. Может, пойдешь поблистаешь? А я пока поговорю с Барни.
Мори поцеловал ее в щечку и вернулся к светилам психиатрии.
— Мори о вас так тепло говорит! — сказала Антония. — Насколько я поняла, вы были единственным человеком, проявившим к нему участие, когда он попал в беду.
— Ну что вы, я ничего особенного не сделал, — замахал руками Барни.
И тут Антония вдруг резко переменила тему.
— Мы могли бы поговорить без свидетелей? — спросила она.
— Конечно.
Они вышли в столовую, где пока еще никого не было.
— Вы не знакомы с его отцом? — тихо поинтересовалась она.
— Можно сказать, нет, но по телефону мы общались. А почему вы спрашиваете?
— На следующей неделе Морис выступает в Сан-Франциско. Если честно, я боюсь, что этот мерзавец явится на лекцию. Может случиться бог знает что.
— Я вас понимаю, — поддакнул Барни. — А зачем Мори на это пошел?