— У меня за спиной ординатура в неврологическом отделении, и могу вас заверить, доктор Ливингстон, что, если бы имелись хоть малейшие признаки давящей на мозг внутричерепной опухоли, я бы их выявила. Этот больной — тяжелый шизофреник с тягой к насилию и даже убийству.
«А ты — сучка с тощим задом и просто боишься, что тебя поймают на профессиональной ошибке!» — подумал Барни.
Пресекая разногласия среди сотрудников, в разговор снова вступил Эвери:
— А не кажется ли вам, что лучшим способом разрешить наш спор будет провести повторное обследование?
— Разумеется, — почти в унисон ответили Барни и Вера.
В половине двенадцатого, поручив мистеру Джонсону держать руки взмокшего и извивающегося Кена Кэссиди за спиной, доктор Михалич, а вслед за ней доктор Ледер и Барни проверили состояние мозга больного, исследовав глазное дно. Никто не мог отрицать наличия опухоли.
К полудню Кена Кэссиди перевели в неврологическое отделение и уже на следующее утро назначили операцию. Через двадцать четыре часа опухоль в лобной доле мозга была удалена, а еще через несколько дней невропатологи объявили, что она была доброкачественная.
А Барни получил еще один важный урок касательно медицинской иерархии и начальственных привилегий. Эвери вызвался лично (в компании с нейрохирургом) сообщить хорошую новость Кену, который лежал теперь в другой палате, держа за руку жену.
В тот же вечер Барни незаметно проскользнул к Кену в палату. Он даже не успел представиться, как тот заулыбался и слабым голосом произнес:
— Ливингстон, хулиган ты эдакий! Что ты-то тут делаешь?
— Новейшее веяние в медицине, Кен. Все больницы берут на работу баскетболистов, чтобы выступали за них в кубке под названием «Подкладное судно». Не хочешь нас потренировать?
— Еще бы, — шепотом ответил тот и улыбнулся с выражением человека, у которого только что сняли груз с души. Или, точнее говоря, удалили опухоль.
Барни пошел на ночное дежурство, и в крови у него было столько адреналина, что он протянул до следующего полудня без капли кофе.
Прежде чем замкнуться в оскорбленном молчании, Вера Михалич обозвала его всеми мыслимыми ругательствами, даже такими, каких ему не доводилось слышать в самых грязных подворотнях.
— С чего вы так разозлились? — спросил он — Я, конечно, не жду от вас Нобелевской премии, но могли бы хоть погладить по головке за то, что я спас ему жизнь. Что я сделал не так?
Она взглянула на него с яростью:
— Ты должен был сначала прийти ко мне.
— О господи! Я обнаружил все в десять, а в одиннадцать у нас уже было собрание. А кроме того, диагноз же подтвердился! Разве не это самое главное?
— Как они только допустили в медицину такого наивного кретина? — огрызнулась она. — Мальчик, если хочешь играть в эту игру, то тебе следует усвоить: существует такая вещь, как сложившаяся иерархия, пусть и неофициальная.
Она развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла, не дав Барни ответить.
Мальчик? Иерархия? Игра?
С тех пор на еженедельных совещаниях она мастерски избегала какого бы то ни было общения с ним. В лучшем случае он мог надеяться на упоминание в третьем лице наподобие: «Возможно, доктору Ливингстону невдомек, что…»
На дворе был 1964 год — год, когда медицинские дискуссии захватили и само общество.
Врачи, воевавшие в годы Второй мировой войны, вернувшись с фронта, оказались втянуты в новые сражения. Только на сей раз им противостоял уже Гарри Трумэн, президент Соединенных Штатов, преисполненный решимости внедрить программу бесплатной медицинской помощи любому члену общества. Американская медицинская ассоциация встала на дыбы.
Битва продолжалась почти двадцать лет. В1964 году президент Линдон Джонсон надавил на конгресс и провел закон о реформе системы здравоохранения, предусматривавший бесплатное медицинское обслуживание людей старше шестидесяти пяти и инвалидов всех возрастов.
Этот год отмечен ожесточенной дискуссией о воздействии на организм курения. Медицинской общественности, доказавшей связь этой пагубной привычки с раком легких, сердечно-сосудистыми заболеваниями и всевозможными болезнями дыхательных путей, противостояли группы исследователей, финансируемых табачными производителями, которые, в свою очередь, утверждали, что курение, оказывая расслабляющее действие на людей, испытывающих стресс, может приносить и пользу.
В локальной, но не менее важной войне между доктором медицины Генри Дуайером и его женой Черил был наконец заключен мир. Авторитетом науки, пламенной риторикой и беспрестанными словесными атаками ему удалось в конце концов уговорить жену перейти на таблетки.
Черил желала подчиняться только установлениям своей церкви. Но в конечном итоге пришла к выводу, что новейшее средство, предлагаемое Хэнком и содержащее только эстроген и прогестроген, то есть природные гормоны, так или иначе вырабатываемые эндокринной системой женского организма, будет меньшим отступлением от праведности, нежели любые другие изобретенные человечеством способы и средства.
Хэнк служил теперь ординатором гинекологического отделения клиники Святого Дамиана в Питтсбурге. Таким образом, они вновь были среди близких друзей, а главное — имели под боком двух бабушек, рвущихся понянчить внуков.
Нечего и говорить, что больше половины ночей он проводил в больнице. Ему нравилось приводить в этот мир новых человечков.
Многие ординаторы были женаты и ненавидели ночные дежурства за то, что они разлучали их с женами и детьми. Но в Хэнке коллеги всегда находили безотказного товарища. Поскольку они были ему так благодарны, он не считал нужным объяснять, что получает от этого не меньшую выгоду.